Первые дни войны. Лагерь Селикс (Из солдатских воспоминаний)

«…Лагерь Селикс. Кругом лес. Деревянные бараки тускло, освещены по вечерам фонарями «Летучая мышь». С обеих сторон барака входные двери, тамбуры. В бараке размещались две роты, поэтому у каждой двери, свой дежурный, свой дневальный. Одеты мы в летние старые гимнастерки, брюки, ботинки с обметками. Также летние портянки и вытертые шинели.

Зима в 1941 году наступила рано и снега нападало много. Спали мы на нарах, притулившись друг к другу. Нары были в два яруса. На барак две чугунные печки, по одной с обеих сторон. Печи, конечно, ничего не нагревали. Поднимали нас рано. В полутьме еле успев завязать обмотки, выскакивали на зарядку. Зарядку делали в рубашках без шапки. Часто падал снег, дул ветер. Было зябко. Умывались снегом. Потом строем шли на завтрак. Завтракали под навесом. Ветер гулял под этим навесом, как ему хотелось. Пока принесут бак с едой или чайник с чаем – все остывает. Горячей воды очень хотелось, но в Селиксе ни разу не пришлось ее выпить. Строем шли на занятие в поле, куда-нибудь на дорогу. Расходились по отделениям. Отрабатывали строевой шаг. Я был командиром отделения. Наша рота была маршевая. Мы готовились к отправке на фронт. А на фронте действующая армия сдавала город за городом. Мы же ходили строевым шагом. Изучали материальную часть винтовки, пистолета ТТ, пулемета. Иногда по-пластунски лазили по снегу. И хотя одеты мы были легко, а снег набивался везде, было не холодно, а жарко. Иногда в сильный мороз (в 1941 году были удивительно злые морозы), когда сам командир взвода замерзал, он разрешал нам заходить в крестьянские избы деревни, расположенной недалеко от дороги, на которой мы занимались. Зайдем гурьбой, стоим у порога, оттаиваем. В домах мужчин не было видно. Были одни женщины. Женщины жалели нас, угощали пшенными лепешками.

Очень хотелось на фронт. Скорее бы! Так надоело маршировать и лазить, как нам казалось тогда, бесполезно по снегу. Но на фронт в этот раз я не попал. Меня вызвали в штаб полка. Вместе со мной в штаб вызвали еще четырех красноармейцев (солдатами мы стали летом 1943 года, тогда же получили погоны). Все мы поступили в распоряжение лейтенанта и отправились в горд Пензу на склад боеприпасов. Нам поручалось сопровождать эшелон со снарядами для осажденного Севастополя. Эшелон мы приняли. Получили свой продовольственный сухой паек. Натаскали дров в теплушку. Подали паровоз и начался наш путь к Новороссийску, куда мы должны были доставить снаряды, предназначенные для Севастополя осажденного фашистами. Двигались мы по тем временам довольно быстро и хотя станции были битком забиты, эшелон стоял мало. На станциях стояли эшелоны с людьми, с оборудованием, демонтированных заводов, с мукой, зерном и другими продуктами, со всем тем, что успели увезти при отступлении от немцев. Некоторые вагоны были пробиты пулями, осколками мин, снарядов, некоторые обгорели. Эшелоны с продуктами охранялись солдатами. И все равно продукты тащили. На одной из станций пришлось видеть: как какой-то мужчина залез в полувагон, который был загружен мукой и хотел через борт выбросить мешок муки. Он был застрелен наповал охраной. Каждая станция была буквально наводнена эвакуированными. На всем пути от Пензы до Новороссийска, только в Краснодаре нам пришлось купить поесть съестного на станции в буфете. До этого на станциях буфеты были просто закрыты, в них ничего не было.

Новороссийск конца ноября и начала декабря 1941 года оставил впечатление ощетинившегося прифронтового городка – на улицах в одиночку, группами, подразделениями проходили моряки в своих бескозырках с ленточками и черных бушлатах. Реже – пехотинцы. Чувствовалось, что город моряков. Моряки пренебрежительно относились к пехотинцам, да и понятно – моряки чисто одеты. Пехоте же отведена вся грязь и на дорогах и на бездорожье. Где уж тут быть чистым! Жили, пока сдавали эшелон, в своей теплушке, которую железнодорожники поставили в тупик на берегу Черного моря. Новороссийск в те дни ещё не бомбили.

Первое дыхание войны – фронта я почувствовал в ноябре 1941 года, когда возвращался поездом в часть, после сдачи эшелона. В поезде в районе Краснодара я столкнулся в первый раз с ранеными красноармейцами. Один из них до сих пор как живой стоит перед моими глазами – у него не было нижней челюсти. На месте челюсти была пустота, обмотанная, покрытой кровяными пятнами, марлей. Он что-то пытался сказать, но получилось какое-то мычание. В те дни в этих местах госпитали не справлялись с потоком раненых. Отпускали раненых, не пригодных уже для дальнейшей службы долечиваться домой.

Вернувшись в Селикс, я не застал свою маршевую роту – она ушла на фронт и я был зачислен командиром отделения в другую маршевую роту. Вновь начались учения. В маршевые роты народ поступал разнообразный по подготовке. Пока сплотишь роту – надо время. Наконец нам выдали новые шинели, теплые фуражки и брюки, теплые портянки, новые валенки, рукавицы, подшлемники, каски, получили противогазы, подсумки. Оружие не дали. Оружие должны были получить на месте. Кажется все с Селиксом! Еще два-три дня и мы погрузимся в вагоны и… прощай Селикс!

С Селиксом я простился навсегда, только на фронт и в этот раз не попал. Вновь вызвали меня к командиру части в штаб. Спросили про образование, кем работал. Со мной вызвали еще человек десять. Приказали всем нам сдать новое обмундирование, получить старое и выезжать в город Чкалов (теперь Оренбург) в артиллерийское зенитное училище имени Серго Орджоникидзе. Сопровождал нас в училище лейтенант. И началась вновь учеба. Из нас готовили командиров Огневых взводов и взводов управления для зенитных батарей. Срок учебы 6 месяцев. По окончании присваивается звание лейтенанта. Получили курсантскую форму. Курс проходили ускоренно и сокращенно. Но как не сокращали программу, все равно надо было научиться командовать батареей, выбирать позиции, изучать типы самолетов и наших и фашистских, хорошо изучить материальную часть пушки и многое другое. И мы упорно занимались. Заниматься было интересно. Зенитная 85 м/м пушка для того времени была сложной боевой техникой и потому было интересно изучать ее.

Иногда нас всем училищем выводили в город. Был у нас запевала курсант Стулов. Заведет он высоким звонким голосом «Артиллеристы смелее в бой». Мы всем училищем подхватывали. Здорово получалось, порой идешь, печатаешь шаг, а сам краешком глаза глядишь, как прохожие поглядывают на нас. Ведь в основном прохожие были женщины…».

Продолжение следует.